Но вместо этого внимание обращается на духовку, которая находится высоко – ради  безопасностей наших детей, и жене задается вопрос, не будут ли на голову детям падать пирожки. Они пишут в заключении, что в квартире недостаточно места для ребенка-инвалида, но им и в голову не приходит поинтересоваться, какое заболевание у ребенка, передвигается ли он на коляске или нет.

У девочки, которую мы думали взять, с которой познакомились и которая не раз спрашивала Анну, когда она поедет домой – расщепление позвоночника (спина Бифида). В той форме, когда человек может самостоятельно передвигаться и ему не нужно инвалидное кресло, не нужно каких-либо специальных приспособлений  в квартире (специального места для инвалидной коляски, подъемника). То есть это не глубокий  инвалид, а просто ребенок с ограниченными возможностями. Она медленно ходит.

Если бы сотрудники опеки были заинтересованы в том, чтобы дети попадали в семью, они бы вникли в детали, и поняли, что для конкретного ребенка нет никаких препятствий чтобы жить в нашей семье, в нашей квартире. А детали как раз важны в такой работе.

Почему с нами не побеседовали, не расспросили о намерениях, не попытались разобраться, что мы за люди? В принципе, у них даже не возникло желания увидеть  нас женой вместе, посмотреть на климат в семье, оценить нашу готовность стать приемными родителями. Они со мной вообще не виделись – отчитывали одну Анну. Что за ребенок, что за семья – их нисколько не интересовало.

Не понравилось опеке, что  у нас небольшая квартира, хотя мы продумали, где будет спать девочка, где будет стоять ее кровать, стол, за которым она будет делать уроки.

– Опека приходила не один раз?

– Да, первый раз заключение было хорошим. Приходившей даме понравилось, что в семье уделяется большое внимание творческому развитию детей. Анна радостно выдохнула и – вот еще один визит, уже других «специалистов». Причем после того, как они узнали, что я помощник депутата Государственной Думы.

Они как раз придрались к духовке, к тому, что  у нас не так установлена плита, хотя я им объяснил, что устанавливал не я, а газовщики. Но они все-таки попросили справку, что установка безопасна. Мы обратились в Мосгаз и нам выдали такую справку. И уже после мы получили отказ. То есть складывается ощущение, что сотрудники опеки искали к чему бы придраться. Если бы наша квартира сразу показалась им столь тесной, почему они потребовали справку из Мосгаза?

Еще один наш якобы «недостаток» – нехватка материальных средств, хотя мы подали все необходимые справки, подтверждающие наш доход. Кроме того у семьи, кроме квартиры, есть машина и хорошая дача. На этом основании нам, кстати, нельзя встать в очередь для улучшения жилищных условий. Получается, для расширения жилплощади мы слишком обеспечены, а для того, чтобы взять ребенка в семью – нет.

К тому же на приемного ребенка государство выплачивает деньги, чтобы они как раз тратились на его обучение и реабилитацию, в том числе социальную. А медицина у нас, как известно, бесплатная.

Вообще от работников опеки логично было бы услышать  вопросы, в какую школу планируем отдавать девочку, в какой реабилитационный центр; заявления, что если будут сложности, они подскажут, куда обратиться. Это в идеале. В реальности мы имеем другую картину. Обычно работники органов опеки не имеют никакого профессионального отношения к детям с ограниченными возможностями здоровья. Те, что пришли к нам с визитом, даже не были в курсе, что значит аббревиатура  ДДИ, пришлось Анне рассказывать, что это  – детский дом-интернат, где размещаются как раз дети с ограниченными возможностями здоровья.

Так что, получается, задача  опеки не помочь детям и родителям, а выявить, где стоит плита и горяча ли горячая вода. Да, в заключении было написано, что  в квартире  потемнели потолки и что в ванной оторвана клеенка. Это самое главное для них. Остальное – не важно. Грустно, что в руках специалистов такого уровня – судьбы детей.